Северная проза

[larosh 6 031]

Мое восприятие «бабушек» долгое время было одноклеточным. В лучшем проявлении бабушка — это такая Арина Родионовна, теплая печка, рядом с которой уютно засыпать в стужу. Уменьшительно-ласкательный суффикс делал свое дело — форматировал восприятие. Помимо тепла и уюта она еще и в хозяйстве может пригодиться: вон, классик даже выпивал с нею вместе. 
Темную сторону бабушек я видел сквозь собирательный образ Бабы Яги. Действительно, к старости некоторые женщины наживают себе острые лица, о которые можно порезаться с первого взгляда. Никакого уюта в них нет — окна нараспашку, и отовсюду сквозит какая-то внутренняя бездомность. 
Однажды я сидел в гостях у друга детства. Мне тогда было лет двадцать, я оканчивал институт. Мы с ним вспоминали свое советское счастливое голодранство, рассматривая старые фотографии. Я обратил внимание на раритетный альбом со спутником на обложке, лежавший в глубине ящика. 
«О, это моей бабушки, ничего интересного», — прокомментировал друг. 
Я все же попросил разрешения посмотреть. 
«Бабуль, можно Олег твой альбом посмотрит?» — крикнул друг. 
«Да, конечно!» — прилетело обратно из соседней комнаты через коридор. Бабушка жила в той же квартире вместе с родителями друга и с ним самим. 
Я открыл альбом на первой странице и принялся листать. Ничего выдающегося, обычные желтые листья чьей-то судьбы, как в любом парке по осени, как в любой жизни в старости. Снимки детей, женщин, мужчин, черно-белого неба, серого солнца, застывшего навеки моря, горделивых зданий, от которых сейчас и кирпича не найти. 
Но на середине альбома я задержался. Меня зацепили несколько похожих фотографий какой-то девушки. Это была полноценная фотосессия, как бы мы сейчас сказали, такой ретроинстаграм. Девушка позировала в интерьере. На заднем плане мелькали то старый ламповый радиоприемник, то картины на стенах, то окно с гардинами. Снимки были очень качественные, даже профессиональные, словно с обложки журнала. 
Возможно, это впечатление возникало от того, что девушка на фото была божественно хороша. Я даже как-то застеснялся ее красоты. Мне показалось, что если я посмотрю чуть подольше, то рискую в нее влюбиться (тогда я еще не был женат, тогда мне еще было можно). Девушка на пожелтевших карточках улыбалась так, что черно-белые фотографии на мгновение становились цветными. Она улыбалась до перехватывания горла, до бабочек у меня в животе. 
Я поспешил перевернуть страницу. Затем шли еще какие-то снимки, все современнее и современнее, а в конце альбома, на последних листах, я уже без труда узнавал бабушку моего друга — на даче, на лавочке, за столом. 
Я закрыл альбом и вернул его другу. 
«Интересно, — процедил я из вежливости, — девушка там одна на фото, очень ничего. Родственница ваша?» 
«А, — протянул товарищ, сразу поняв, о чем я говорю, — ага, родственница. Бабушка моя». 
Я несколько секунд просидел молча, пока мой чайник не закипел. 
Я взял альбом у друга обратно, буквально вырвал из рук. Открыл посредине на странице с фотографиями девушки. Перелистал в конец на страницу с фотографиями бабушки. Потом отмотал назад. Затем перемотал вперед. Проделал этот нехитрый мультипликационный трюк еще пару раз. 
«Это та же самая бабушка, что и на последних фото?» — задал я один из своих фирменных идиотских вопросов. 
«Та же, та же», — ответил друг с интонацией «и тебя вылечат». 
Я держал в руках альбом, ошарашенный, и внутри меня искрился разорванный напополам шаблон. 
В этот момент в коридоре раздалось шарканье, и в нашу комнату вошла бабушка. Она принесла нам на подносе чай с пряниками. 
«Ой, бабуля, да не стоило», — сказал ей друг. 
Старушка поставила поднос и выпрямилась. Она не сразу ушла, видимо, ей нужно было отдышаться. Ей тогда было уже слегка за восемьдесят. Слышала она прекрасно, а вот ноги слушались плохо, как бы ни пытался докричаться до них мозг. Пожилая женщина смотрела прямо на меня. Мне стало неловко. Я поднял альбом, открытый на ее девичьих снимках, и произнес вторую идиотскую фразу за день: 
«А это вы!» 
Она всплеснула руками, словно увидела привидение. 
И улыбнулась. Той самой улыбкой со старой фотографии. 
И в этот момент кто-то запустил современный голливудский блокбастер со спецэффектами. 
Бабушка на моих глазках начала рассыпаться на пиксели. Пучок седых волос порвал резинку и разбежался на тысячи чернющих змей. Морщины моментально разгладились, как будто по ее лицу провели утюгом времени. Глаза засверкали, точно их протерли от пыли. 
Улыбка не стареет. Передо мной стояла потрясающая красавица, девушка с пожелтевшего снимка. По комнате вокруг нас летали бабочки, выпорхнувшие у меня из живота. 
Как часто наши бабушки для нас — это всего лишь последняя страница фотоальбома. Как опрометчиво мы забываем перевернуть ее, чтобы увидеть чудо стариковской молодости. Как сложно нам поверить в то, что под Поленовым скрывается Айвазовский, что в тихом пруду тоже могли бушевать девятибалльные страсти. 
Как жаль, что наши старики уходят от нас неразгаданными и нераскрытыми, как старый фотоальбом... 

Олег Батлук

[ДАНДИ 129 109]

4 часа назад, larosh сказал:

Мое восприятие «бабушек» долгое время было одноклеточным. В лучшем проявлении бабушка — это такая Арина Родионовна, теплая печка, рядом с которой уютно засыпать в стужу. Уменьшительно-ласкательный суффикс делал свое дело — форматировал восприятие. Помимо тепла и уюта она еще и в хозяйстве может пригодиться: вон, классик даже выпивал с нею вместе. 
Темную сторону бабушек я видел сквозь собирательный образ Бабы Яги. Действительно, к старости некоторые женщины наживают себе острые лица, о которые можно порезаться с первого взгляда. Никакого уюта в них нет — окна нараспашку, и отовсюду сквозит какая-то внутренняя бездомность. 
Однажды я сидел в гостях у друга детства. Мне тогда было лет двадцать, я оканчивал институт. Мы с ним вспоминали свое советское счастливое голодранство, рассматривая старые фотографии. Я обратил внимание на раритетный альбом со спутником на обложке, лежавший в глубине ящика. 
«О, это моей бабушки, ничего интересного», — прокомментировал друг. 
Я все же попросил разрешения посмотреть. 
«Бабуль, можно Олег твой альбом посмотрит?» — крикнул друг. 
«Да, конечно!» — прилетело обратно из соседней комнаты через коридор. Бабушка жила в той же квартире вместе с родителями друга и с ним самим. 
Я открыл альбом на первой странице и принялся листать. Ничего выдающегося, обычные желтые листья чьей-то судьбы, как в любом парке по осени, как в любой жизни в старости. Снимки детей, женщин, мужчин, черно-белого неба, серого солнца, застывшего навеки моря, горделивых зданий, от которых сейчас и кирпича не найти. 
Но на середине альбома я задержался. Меня зацепили несколько похожих фотографий какой-то девушки. Это была полноценная фотосессия, как бы мы сейчас сказали, такой ретроинстаграм. Девушка позировала в интерьере. На заднем плане мелькали то старый ламповый радиоприемник, то картины на стенах, то окно с гардинами. Снимки были очень качественные, даже профессиональные, словно с обложки журнала. 
Возможно, это впечатление возникало от того, что девушка на фото была божественно хороша. Я даже как-то застеснялся ее красоты. Мне показалось, что если я посмотрю чуть подольше, то рискую в нее влюбиться (тогда я еще не был женат, тогда мне еще было можно). Девушка на пожелтевших карточках улыбалась так, что черно-белые фотографии на мгновение становились цветными. Она улыбалась до перехватывания горла, до бабочек у меня в животе. 
Я поспешил перевернуть страницу. Затем шли еще какие-то снимки, все современнее и современнее, а в конце альбома, на последних листах, я уже без труда узнавал бабушку моего друга — на даче, на лавочке, за столом. 
Я закрыл альбом и вернул его другу. 
«Интересно, — процедил я из вежливости, — девушка там одна на фото, очень ничего. Родственница ваша?» 
«А, — протянул товарищ, сразу поняв, о чем я говорю, — ага, родственница. Бабушка моя». 
Я несколько секунд просидел молча, пока мой чайник не закипел. 
Я взял альбом у друга обратно, буквально вырвал из рук. Открыл посредине на странице с фотографиями девушки. Перелистал в конец на страницу с фотографиями бабушки. Потом отмотал назад. Затем перемотал вперед. Проделал этот нехитрый мультипликационный трюк еще пару раз. 
«Это та же самая бабушка, что и на последних фото?» — задал я один из своих фирменных идиотских вопросов. 
«Та же, та же», — ответил друг с интонацией «и тебя вылечат». 
Я держал в руках альбом, ошарашенный, и внутри меня искрился разорванный напополам шаблон. 
В этот момент в коридоре раздалось шарканье, и в нашу комнату вошла бабушка. Она принесла нам на подносе чай с пряниками. 
«Ой, бабуля, да не стоило», — сказал ей друг. 
Старушка поставила поднос и выпрямилась. Она не сразу ушла, видимо, ей нужно было отдышаться. Ей тогда было уже слегка за восемьдесят. Слышала она прекрасно, а вот ноги слушались плохо, как бы ни пытался докричаться до них мозг. Пожилая женщина смотрела прямо на меня. Мне стало неловко. Я поднял альбом, открытый на ее девичьих снимках, и произнес вторую идиотскую фразу за день: 
«А это вы!» 
Она всплеснула руками, словно увидела привидение. 
И улыбнулась. Той самой улыбкой со старой фотографии. 
И в этот момент кто-то запустил современный голливудский блокбастер со спецэффектами. 
Бабушка на моих глазках начала рассыпаться на пиксели. Пучок седых волос порвал резинку и разбежался на тысячи чернющих змей. Морщины моментально разгладились, как будто по ее лицу провели утюгом времени. Глаза засверкали, точно их протерли от пыли. 
Улыбка не стареет. Передо мной стояла потрясающая красавица, девушка с пожелтевшего снимка. По комнате вокруг нас летали бабочки, выпорхнувшие у меня из живота. 
Как часто наши бабушки для нас — это всего лишь последняя страница фотоальбома. Как опрометчиво мы забываем перевернуть ее, чтобы увидеть чудо стариковской молодости. Как сложно нам поверить в то, что под Поленовым скрывается Айвазовский, что в тихом пруду тоже могли бушевать девятибалльные страсти. 
Как жаль, что наши старики уходят от нас неразгаданными и нераскрытыми, как старый фотоальбом... 

Олег Батлук

Очередной шедевр. 

[larosh 6 031]

Юрий Левитанский 
1922 - 1996 

 

Я медленно учился жить. 
Ученье трудно мне давалось. 
К тому же часто удавалось 
урок на после отложить. 
Полжизни я учился жить, 
и мне за леность доставалось – 
но ведь полжизни оставалось, 
я полагал, 
куда спешить! 
Я невнимателен бывал – 
то забывал семь раз отмерить, 
то забывал слезам не верить, 
урок мне данный забывал. 
И всё же я учился жить. 
Отличник – нет, не получился. 
Зато терпенью научился, 
уменью жить и не тужить. 
Я поздно научился жить. 
С былою ленью разлучился. 
Да правда ли, 
что научился, 
как надо, научился жить? 
И сам плечами лишь пожмёшь, 
когда с утра забудешь снова 
не выкинуть из песни слова 
и что посеешь, то пожнёшь. 
И снова, снова к тем азам, 
в бумагу с головой заройся. 
– Сезам, – я говорю, – откройся!.. 
Не отворяется Сезам. 

[larosh 6 031]

*Я РУССКИЙ !!!*
🦜🦜🦜🦜🦜🦜

  Попугаи жако обитают в Африке. Несмотря на свою дикость, они очень привязываются к людям, особенно если начинают общаться с ними ещё птенцами. Эти попугаи быстро схватывают человеческую речь и порой очень искусно применяют полученные знания.
Именно такого попугая, ещё маленьким, голеньким, не обросшим перьями птенцом, приютил у себя полковник, которого СССР направил в Анголу в качестве военного советника. 
С выбором имени для пернатого друга полковник не парился — попугай жако, значит, будет Жако.
Птенец стал всеобщим любимцем — офицеры кормили его с руки и охотно с ним общались.
Уже через год Жако знал массу бытовых и матерных слов на русском, английском и португаш (диалект, на котором говорит большая часть населения Анголы) и вовсю пользовался ими в повседневной жизни. 
Утром Жако любил важно гулять по коридору, заглядывать во все комнаты и озвучивать увиденное:
— Как так? Что за х..ня? — орал он, заглядывая в комнату, где все ещё спали, что не соответствовало попугайскому распорядку дня.
— Ну, на-а-а-адо же! — добавлял он и шёл дальше.
— Сми-и-ирнааА! — орал Жако у входа в комнату, где обитал генерал-майор, славившийся своим командирским басом и умением дать такую команду, от которой местные несветлоликие аборигены чуть ли не теряли сознание. 
— А? Что?! Где? Бл.!!! — вопил пробуждающийся генерал, потом отворачивался к стенке, и бурчал, — Чтоб ты сдох, пернатое.
— Сам дурак! — не оставался в долгу попугай. 
В следующей комнате только начинали продирать глаза переводчики, к которым Жако обращался на буржуйском:
— F.ck you, не так ли, господа?
— Жако! Не зли меня! — слышалось в ответ.
— Мая твая не пайнимайт! — авторитетно заявлял попугай и шествовал дальше.
Полковник по прозвищу "Бык", чья комната шла следующей после переводчиков, к этому времени обычно уже бодрствовал, ответственно занимаясь делами и употреблением местного пива. Созерцая это, Жако менторским тоном зама по воспитательной работе провозглашал:
— Опять бухаете, товарищи?! Как можно?!!!
— Не учите меня жить! Лучше присоединяйтесь! — отвечал Бык и протягивал к попугаю руку. 
В ответ на столь любезное приглашение Жако важной походкой двигал к полковнику, взбирался на его указательный палец, а оттуда прыгал на стол.
— Безобр-р-р-р-азие! Никакого пор-р-р-ядка! Кругом сплошное пьянство и разврат! Вы так не считаете? — выдавал Жако и очень доверительно всматривался собеседнику в глаза.
— Согласен полностью! — поддерживал Бык, наливая пиво в блюдечко.
— Ур-р-ра! — провозглашал тост попугай и пил, — Ух-х-х-х, спиртяш-ш-шка!
Комната Быка по коридору была далеко не последней, к тому же не только он пытался охлаждать своё жаркое утро пивом, поэтому в комнату своего полковника Жако добирался уже в состоянии лёгкого (или иного) алкогольного опьянения.
— Эх, сволочи… — грустно говорил хозяин попугая, — Опять напоили. И что мне с тобой делать?...
— Пошли по бабам! — аргументированно предлагал попугай...
И вот пришло время, когда хозяину Жако предстояло вернуться на Родину. Чемоданы собраны, авиабилеты куплены, джипы до аэропорта заправлены. Но как быть с попугаем? Ведь попугаев жако было запрещено ввозить в Советский Союз. 
Проведя заседание "оперативного штаба", решили не изобретать велосипед, а сделать так, как уже многократно делали другие советники — напоить пернатого друга до состояния "отруба" и провезти его на Родину в багаже.
Для того, чтобы запрещённый для ввоза в СССР живой груз вёл себя как мёртвый, попугаям давали выпить чистого медицинского спирта, после чего пернатые минимум на сутки отрубались, представляя собой бессловесное анатомическое пособие по строению птичьей тушки в состоянии анабиоза.
Как правило, коматозное животное помещалось в тубус для чертежей, в котором просверливались дырочки для доступа воздуха, и в этом "контейнере" везлось на новое место жительства.
По этой отработанной схеме и решено было действовать. Однако всё оказалось не так просто! Ведь это был не просто попугай жако, а попугай по имени Жако, долгое время бывший частью команды советских военных советников! 
Для вырубания простых попугаев жако было достаточно чайной ложечки чистого спирта, но для Жако эту дозу решили увеличить до столовой ложки. Военный совет, собранный в полном составе, вначале сам принял хорошую дозу спирта, после чего этот же продукт был налит и в столовую ложку, которую преподнесли попугаю.
— Спирртяш-ш-ш-ка! — сказал Жако и всё выпил. 
Через полминуты попугай икнул и запел: — Ой мороз, моро-о-оз…
— Кажется, мало… — отметил владелец пернатого.
— Не морозь меня, — заливался Жако.
— Давай ещё, — скомандовал генерал. 
Налили ещё. Попугай, не ожидавший такого быстрого продолжения банкета,   нерешительно топтался вокруг угощения, кося на него то одним, то другим глазом. Наконец, переборов все сомнения, Жако выпил и вторую столовую ложку спирта.
— Не мо-р-р-озь меня! Моего коня! — сказал он, покачнулся и упал на бок.
— Ну и слава Богу. Давайте уложим его в тару и двинем в аэропорт, — сказал хозяин птицы и встал из-за стола.
— Пьянь! Кругом одна пьянь, бляха муха, — неожиданно сказал Жако и пошевелил когтистыми лапами. Все замерли. Пока охреневшие военные советники сосредоточенно пересчитывали количество спирта в две столовые ложки относительно размеров и веса попугая, Жако щёлкнул клювом и встал. Воинственно задрав хохолок, он сказал: "Гулять, так гулять! Гусар-р-ры! Шампанского коню!"
— Обалдеть! Сейчас еще буянить начнет, — сказал переводчик.
— Силён бродяга, — пробормотал генерал.
— Ну, сволочи! — вскипел хозяин попугая, — Споили всё-таки птицу!
— Да ладно, не кричи, не споили, а натренировали. А то с непривычки он бы ласты мог склеить. Точнее крылья...
— Да? И что мне теперь делать?
— Во-первых, успокоиться, а во-вторых, налить ещё, — сказал генерал. 
После третьей попугая таки сморило в сон, и его упаковали в тубус.
Перелёта Жако не заметил, ибо дрых до самого конца путешествия, но очнулся он в самый неподходящий момент — прямо во время таможенного досмотра.
Когда офицер, проверявший багаж, открыл сумку прибывшего из Анголы полковника, тубус для чертежей вдруг завибрировал, потом открылся, после чего из него вылез взъерошенный попугай.
— Оп-па! — только и смог сказать таможенник, — Что же это вы, товарищ, незаконный груз перевозите?!
Пока полковник думал, что ответить, Жако встряхнулся, расправил перышки и заорал на весь аэропорт:
— Я русский! Я ру-у-у-сский! РУССКИЙ!!!
Выдав это, попугай отрубился, что со стороны смотрелось так, будто он упал в обморок...
***
Когда Жако окончательно пришёл в себя, что случилось уже в доме полковника, его сердобольный друг уже держал наготове блюдечко пива:
— Ну, разве можно было не пустить такого товарища на Родину? Как ты, Жакоша? Голова не болит?...
Попугай встрепенулся, поднял хохолок и сказал: — Холодно, бл. — потом подошёл к блюдечку, похмелился и по морски прокачиваясь пошёл к приготовленой специально для него коробке, где с комфортом улёгся
— Прям как ты, — заметила жена полковника, наблюдавшая всю картину сначала и до конца.
— Пi.. р-р-расы! — резко заорал Жако, после чего почти мгновенно уснул.
— Точно как ты! — убежденно сказала жена...

*Автор Виталий Иванов (реальная история)*

[larosh 6 031]

Галич
ВАЛЬС ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА 
или Размышления о том, как пить на троих 

 

Не квасом земля полита, 
В каких ни пытай краях: 
Поллитра — всегда поллитра 
И стоит везде трояк! 
Поменьше иль чуть побольше 
Копейки, какой рожон?! 
А вот разделить по-Божьи — 
Тут очень расчёт нужон! 
Один — размечает тонко, 
Другой — на глазок берёт, 
И ежели кто без толка, 
Всегда норовит — 
Вперед! 
Оплаченный процент отпит, 
И — Вася, гуляй, беда! 
Но тот, кто имеет опыт, 
Тот крайним стоит всегда. 
Он — зная свою отметку - 
Не пялит зазря лицо. 
И выпьет он под конфетку, 
А чаще — под сукнецо. 
Но выпьет зато со смаком, 
Издаст подходящий стон, 
И даже покажет знаком, 
Что выпил со смаком он! 
И — первому — по затылку 
Отвесит, шутя, пинка. 
А после 
Он сдаст бутылку 
И примет еще пивка. 
И где-нибудь, среди досок, 
Блаженный, приляжет он. 
Поскольку — 
Культурный досуг 
Включает здоровый сон. 
Он спит. 
А над ним планеты — 
Немеркнущий звёздный тир. 
Он спит, 
А его полпреды 
Варганят войну и мир. 
По всем уголкам планеты, 
По миру, что сном объят, 
Развозят Его газеты, 
Где славу Ему трубят! 
И громкую славу эту 
Признали со всех сторон! 
Он всех призовет к ответу, 
Как только проспится Он! 
Куется ему награда, 
Готовит харчи Нарпит... 
Не трожьте его! 
Не надо! 
Пускай человек поспит!.. 
1966 

[ДАНДИ 129 109]

С просторов....

 

 -Какие планы?
- У меня их нет.
Пью кофе зерновой и жду весну.
Меняю потихоньку тьму на свет,
А зябкий лёд — на тёплую волну.

— Скажите, как без планов Вы живёте?
— Так вдумчиво и просто как могу,
То посвящаю всю себя работе,
То жизненные силы берегу.

— Каким бы Вы хотели видеть "завтра"?
— Не знаю. Неожиданный вопрос...
Я мысленно пишу эскизы марта
В оправе из улыбок и мимоз.

— Вы странная.
— Возможно... Ну, и пусть.
— Но, если честно, нравитесь мне очень.
Есть люди, прогоняющие грусть,
И те, кто рвётся душу обесточить.

— У Вас-то самого придуман план?
— План был. Хотите, тайну Вам открою...
Я в маленьком кафе пишу роман.

— О чём же он?
— О встрече двух героев.

Метель мела. Во снах цвели тюльпаны.
Вплетались нотки счастья в белизну.

— Давайте просто жить, без всяких планов,
Пить вместе крепкий кофе, ждать весну...
 

[larosh 6 031]

Леонид Вертель

 

З А Н О З И С Т Ы Е  М Ы С Л И  


Как-то прочел у Хемингуэя, о его рыбалке у берегов Кубы. Он горько сетовал на Фортуну, потому что тунец в тот день совсем не ловился. Вечером только и оставалось, что снимать с крючков наживку и выкидывать за борт. 
И вот, читая, с какой досадой великий Хем выбрасывал двух-трех килограммовых макрелей обратно в море, я невольно вспомнил о своих друзьях-рыбаках. Они ведь не на яхтах, а ножками топают зимой по снегу на свои заветные ламбы и озера. Топают, прикрыв лицо от обжигающего ветра, чтобы поймать хоть на уху рыбешек, величина которых частенько измеряется спичечным коробком. Ну, а если кому-то повезет, и в шарабане у него окажется килограммовый окунь, лицо счастливчика в автобусе будет сиять до самого города. Потом он еще будет долго рассказывать всем о невиданной удаче.
И как-то незаметно сама собой пришла мысль. Наверное, каждый человек в этой жизни обязательно получает свою дозу счастья. Только поводы для радости у всех разные.  

================================================ 

Со смешанным чувством радости и печали наблюдаю последние двадцать лет, как зарастают поля и пожни брошенной людьми деревеньки. Такие красивые березки поднялись вокруг – залюбуешься. Иногда уже и тетерева на них кормятся.
А радоваться душа не хочет. Понимаешь – прахом пошли безмерные труды живших здесь когда-то людей.
Многие думают, что страшнее лесоповала работы не бывает. Бывает. Свалить деревья – только часть дела. Выкорчевать пни, выкатать валуны, поднять целину – вот где пупок у мужика развязывался.
И невольно приходит чувство вины перед ушедшими на погост жителями деревеньки за всех нас, горе-наследников.

================================================ 


Частенько с чувством выполненного долга и собственной значимости таможенники, налоговики и судебные приставы сообщают по телевизору о миллиардах рублей, которые они «зарабатывают» для государства. Тем самым как бы доказывая всяким там учителям и прочим завистникам правомерность безбедного своего существования.  
Меня это просто умиляет. Всё жду рапорта инкассаторов.

================================================ 


В последнее время появилась мода писать на асфальте признания в любви. Эти надписи иногда прямо кричат, как сильно какой-нибудь Петя или Коля любит Машу или Дашу. Бывало, скользнешь глазом по диагонали и бежишь дальше по своим делам. 
А тут однажды прочел и… не поверил своим глазам. Читаю снова: « Катя! Я люблю вас. Муж ». Выведено белой масляной краской добротным шрифтом – явно не подростковая шутка.
Всякий раз, увидев под ногами это невероятное «ай лав ю», на моем лице появляется улыбка. Потом еще долго улыбаюсь, пряча лицо от прохожих.

================================================ 

Когда встречаю прекрасные юношеские глаза, полные веры в доброту и справедливость этого мира, в душе всегда появляется чувство вины. Наверное, это оттого, что и наше поколение ничего не смогло изменить на земле. 
Идущих за нами, наивных и доверчивых жизнь тоже не пощадит. Все чистое и светлое в их душах будет растоптано, глаза их потухнут, и они станут такими же, как и мы – мудрыми, трезвыми и бескрылыми.

================================================ 


Увы, в последнее время спортивных болельщиков все чаще водят за нос. Глядя на своих кумиров, мы кричим от восторга, иногда хватаемся за валидол, а потом вдруг узнаем, что потчевали нас, так сказать, спортивным контрафактом. Это я о надоевших допинговых скандалах в велогонках и лыжах, о проданных матчах в футболе и купленных победах у теннисистов, об ангажированных судьях в фигурном катании и гимнастике.  
Однако в погоне за чистоганом, современный спорт, вернее дельцы от спорта, идут еще дальше. Нашептывая наивным девчонкам об эмансипации, они тащат их заниматься бог знает чем.  
С недавних пор появилась даже женская тяжелая атлетика. Не знаю, может кому-то и нравится смотреть, как с посиневшим от напряжения лицом будущая мама толкает штангу. Мои же глаза в эти минуты готовы смотреть куда угодно, но только не на экран.
А женский бокс? А разных видов борьба? Неужели нет более пристойной позы для девушки, чем стоять прилюдно «в партере» на ковре? Что такое партер? Выражаясь простым языком – стоять на четвереньках.
Пока писал, поймал себя на мысли, что от слова борец не могу образовать существительное женского рода. Может это не случайно? 


================================================ 


Много лет тому назад судьба занесла меня в Японию. Помню, удивляться там пришлось многому, но больше всего поразили японки. Маленькие, аккуратненькие они, как живые куколки, мелькали перед глазами, демонстрируя свои ухоженные лица. Но был в их облике изъян, который всё портил. Они носили обувь на немыслимо толстой подошве. 
Гид нам пояснил, что это новая мода, недавно привезенная из Парижа. Я тогда про себя отметил, что это, если и мода, то с каким-то вывертом, и решил, что наши мамзели на нее никогда не клюнут.
Но не прошло и полгода, как вся половина прекрасного пола и в наших краях забралась на «платформу». Самое удивительное, что я и сам ничего страшного в этом уже не видел. Напротив, и мне уже нравились.
Эту историю вспоминаю всякий раз, когда думаю о человеческом сознании. Как же оно податливо и пластично! Ни один пластилин не сравнится.  


================================================ 


Встречая первого сентября по дороге в школу счастливых первоклассников с 
широко распахнутыми глазенками, с огромными букетами цветов, чувствую какую-то неловкость. Мне кажется мы, взрослые, обманываем малышей, готовя их к многотрудным школьным дням, cловно, к переходу в другой, еще лучший детский сад.  

================================================ 


Сидя над лункой в ожидании клева, не раз пытался ответить себе на вопрос - что такое рыбалка? Какой наркотик, какое колдовство спрятано во всем этом действе, если оно способно завлечь наши души с самого раннего детства, и не отпускать до глубокой старости?  
Так что же такое рыбалка? Желание пообщаться с живой природой? Потребность в экстриме и адреналине в крови? Созерцание красот восходов и закатов солнца? Убегание от домашних дел и надоевшей «пилы» в шлепанцах? Самоутверждение и добыча экологически чистого деликатеса? Просто хороший повод выпить в компании себе подобных? Конечно, да. И первое, и второе, и третье. Однако есть еще что-то, без чего наша душа, однажды вкусив этой сладкой отравы, уже не может обрести покой, не получив новую дозу. И это Что-то роднит рыбаков с картежниками, завсегдатаями ипподромов и казино. Игра! Вот главная составляющая рыбацкого сумасшествия.
Всякий раз, еще стоя у прилавка магазина и выбирая мормышку или блесну, рыбак уже затевает игру-противоборство с подводными обитателями. И можно не сомневаться, будь эта игра, как говорится, в одни ворота, отбери у рыбы возможность оставить человека в дураках, рыбалка потеряла бы всю свою притягательность, а за одно и своих приверженцев.

===============================================


Мне, выросшему в местах, где у каждого был свой сад, странно наблюдать, как северяне едят яблоки. Они даже не едят их, а как-то по-беличьи обгрызают, выбрасывая потом чуть ли не треть. Попробуй-ка я в детстве так, тут же получил бы от отца подзатыльник. Хвостик, вот что оставалось в руках не съеденным.
Похожая картина с картошкой. В средней полосе ее выращивают много, но чистят экономно, снимая только кожицу. Северяне же картофелину иногда так «разденут», что, того и гляди, кубик останется.
А тут недавно поехал навестить места, где прошло детство, и повез в качестве гостинца рыбу. Господи, как же тамошние ели ее! Ну, точь в точь, как северяне яблоки. 
И тут я вдруг понял. Все правильно. Все так и должно быть. Потому что нет людей, которые бы относились без уважения к своему хлебу. А рыба для северян, как и картошка для южан – хлеб, пусть и не главный. 


================================================ 


Странное дело. Когда нам в вузе вдалбливали теорию марксизма-ленинизма, я ее на 
дух не переносил. Можно сказать, отвергал всеми фибрами души.
А тут вот недавно дошел в газете до слова «работодатель», и неожиданно внутри меня марксист взбунтовался. Это же надо, не хозяин фирмы, не владелец компании, а «работодатель». Звучит-то как, почти благодетель! Небось, и рабочие места создает c одной единственной целью: потрафить работягам.  
Как же это рабовладельцы не догадались так красиво себя назвать!


( Ч А С Т Ь В Т О Р А Я )


Однажды в детстве сделал для себя маленькое открытие: оказывается, в названии всем известной птички, спрятан призыв к её уничтожению – «вора бей». Мне это  
не понравилось. Подумалось, какие-то жадные и злые люди раньше жили. И только повзрослев, понял: такое название говорит не о жадности наших предков, а о  
запредельно тяжкой их жизни. 
================================================ 

Еще в советские времена купил удачный телевизор, который безупречно работал, 
несмотря на свой почтенный возраст. Один лишь был у него недостаток – отсутствовал пульт дистанционного управления.  
И тут, как на грех, пришли новые времена. Владельцы теле каналов, зашибая деньгу, стали выливать на головы простых смертных такие ушаты рекламы, что мне, не имевшему в руках «погонялки», хоть уши затыкай. Но и это не спасало. Специально ведь громкость добавляли, чтобы в каждом углу слышно было: «Бери от жизни все!», «Сникерсни!», «Вы этого достойны!».
Не выдержав такого рекламного террора, вынужден был купить теле-ящик с пультом управления.
Вот тут-то я отыгрался. Тут уже пошла другая игра. Не успеют обьявить рекламную паузу, как пальцы сами уже тискают кнопочку выключения звука. И начинается на экране смешная пантомима. В ней рекламщики со всеми своими плутовскими уловками видны, как в той сказке про голого короля.
Признаюсь, иногда глухонемых артистов в рекламных роликах мне бывает даже жалко. Они ведь не догадываются, как глупо выглядят. 

================================================ 

Уверен, самым божественным видом искусства является музыка. Звуки, рожденные скрипкой, роялем или органом, очищают нашу душу и помогают ей воспарить над землей.
Однако ни один инструмент не может приблизить нас к Богу так, как это способен сделать человеческий голос. Послушайте «Кармину Бурану» Карла Орфа с ее финалом «О, Фортуна!», послушайте реквием Моцарта с его «Ля кримозой», поставьте еще раз записи Марио Ланца, Федора Шаляпина, Анны Нетребко, Лучано Поворотти и едва ли у вас появится желание возражать. 
Но высшее блаженство, как это ни странно, мне доставляет задушевное пение мужчин на два-три голоса. Оно может быть совсем даже не профессиональным и не на сцене, а где-нибудь у костра или на палубе судна. Колдовство там совсем в другом. В потрясающей искренности распахнутых мужских сердец.
================================================ 

Однажды случай помог мне сделать любопытное открытие. Перед самой защитой диплома, наводя порядок в вещах, наткнулся на старые конспекты еще первого курса. Листая потрепанную тетрадку, нашел там несколько анекдотов, которые меня, желторотого студента, когда-то развеселили. Прочел и … опешил. Неужели я мог смеяться над этими глупостями? В это никак не хотелось верить.  
И тут меня осенило. Свое физическое развитие в юные годы мы худо-бедно можем отслеживать. Хотя бы по размерам одежды и обуви, которые наглядно нам демонстрируют – растем, мужаем. А вот как увидеть, что произошло с головой? Прибавилось ли там умишка?
Что ж, надо постараться вспомнить, над чем смеялись раньше. И, если эти воспоминания вызовут только кислую улыбку, значит, все в порядке. Время прожито не зря.

================================================


Если говорить о космополитизме, то бесспорное право на него могут иметь только два народа: евреи и цыгане. Все остальные, добровольно покидая свою Родину – становятся (в большей или меньшей степени) ее предателями. 

================================================

Какой-то остряк сказал, что, если хорошенько подумать, то многое становится непонятным. Вот и я, чем больше думаю над пенсионной системой, тем меньше понимаю ее логику. В тупик меня ставит наивный вопрос, почему пенсия должна зависеть от прошлых заслуг?  
Рассуждения мои незатейливы и сводятся к одному постулату: все люди, имеющие гражданство данной страны, в каком-то смысле -- ее дети. А обессиленные старики тоже дети, только великовозрастные. И как же согласуется с моралью, с Божескими заповедями сортировка детей?
Вот сидят на скамейке три старика. Один дремлет, другой листает газету, третий кормит голубей. Посмотрите на эту троицу сзади, потом спереди, и вы убедитесь, что они очень похожи. Седые, морщинистые, немощные. Не сложно догадаться, что и потребности их тоже одинаковые, разве что кому-то нужно больше лекарств. 
Почему же пенсии у них разные? Эге, говорят мне. Так ведь один из них был прокурором, другой всего лишь учителем в школе, а третий вообще двадцать лет отмотал на зоне. И что с того, задаюсь я вопросом? Им же и платили по-разному! Прокурор получал приличный оклад. У него была возможность купить и квартиру, и машину, и в чулок натолкать. Учитель, конечно, не шиковал, но кое-что себе к старости, как говорится, тоже справил. А зэк… так ведь он свое уже отстрадал.  
Но мамка-папка государство рассуждает по-своему. Прокурор, тебе карманов не хватало, чтобы зарплату рассовать? Вот тебе и пенсия под завязку. Учитель, ты не привык к большим деньгам – тебе и пенсион поскромнее. О зеке вообще стоит ли речь вести? Этот давно приучен к мукам. И это при том, что польза обществу от всех трех наших пенсионеров абсолютно одинаковая.
А сейчас впору задуматься, сколько же чиновников с утра до вечера, собирая морщины на лбу, корпят, рассчитывая и корректируя размер пенсии каждому персонально. Отчасти их даже пожалеть можно – там такая арифметика…! Одних коэффициентов по стажу, по заработной плате, по льготам -- не меряно.
Можно только догадываться, какая часть пенсионного фонда тратится на зарплату клерков, их оргтехнику, автомобильные парки, роскошные офисы ( а там ведь электрики, сантехники, уборщицы, охранники ). Вполне возможно, этих денег как раз и хватило бы сделать пенсии поприличнее.

================================================

Давно не даёт мне покоя вопрос: в чем колдовство живого огня? Почему он так магически притягивает наш взгляд? Какие знаки пытаемся мы разглядеть в безмолвной пляске оранжево-красных языков пламени? Отчего у догорающего костра мы, ещё недавно такие веселые и беззаботные, становимся задумчивыми и молчаливыми?  
Целая жизнь за спиной, а ответы так и не найдены. В одном лишь уверен. Пройдут века, всё на земле изменится, но люди, пришедшие после нас, так же, как и мы, будут у огня врачевать свои уставшие души. 
И может статься, что для космической станции, на которой будут нести многолетнюю вахту наши пра-правнуки, самым дорогим подарком, отправленным однажды с Земли, окажется заветная капсула со сладким дымком лесного костра.  

================================================

Прогуливаясь не далеко от города, наткнулся на необычное кладбище. Слева и справа от дорожки виднелись совсем маленькие могилки, некоторые даже с каменными памятниками и фотографиями. Фотографии не оставляли сомнений – здесь захоронены Бобики и Тузики. Увиденное тогда расценил, как чудачества собачников.  
А спустя несколько лет уже сам, не стыдясь мокрых глаз, долбил мерзлую землю, готовя могилу любимой гончей.  
Много раз потом задумывался, почему же мы так любим собак? Как удается этим хвостатым созданиям растопить наши сердца, которые иногда так заштукатурены, что до них не так-то просто достучаться?  
Ответ нашел, когда прочел историю о женщине, пришедшей к царю Соломону с жалобой, что ее никто не любит. Мудрец, помнится, дал ей совет: -- « Полюби!».
Действительно, все мы хотим, чтобы нас любили. Случается, и сами готовы полюбить, но желательно бы без риска, без возможности обмануться, чтобы были какие-то гарантии, чтобы… одним словом, чтобы нас полюбил кто-то первым. А уж только потом мы откроем доступ к своему сердцу, как к банковской ячейке, где хранятся бриллианты.
Четвероногие создания не ждут от нас ничего: ни подарков, ни цветов, ни обещаний взаимности. Они просто дарят нам себя легко и безоглядно, какими бы мы порой законченными эгоистами не были.
И тут выясняется, что сердце даже самого черствого человека, смотрящего на всё в этом мире исподлобья, не может остаться равнодушным, не может не откликнуться на такую бескорыстную и безоглядную любовь.  
Оттого и слезы на глазах.
========================================

[larosh 6 031]

Леонид Филатов 

Мгновения тишины 

 

Сомкните плотнее веки 
И не открывайте век, 
Прислушайтесь и ответьте: 
Который сегодня век? 
В сошедшей с ума Вселенной, 
Как в кухне среди корыт, 
Нам душно от дикселендов, 
Парламентов и коррид. 
Мы все не желаем верить, 
Что в мире истреблена 
Угодная сердцу ересь 
По имени «тишина». 
Нас тянет в глухие скверы — 
Подальше от площадей, 
Очищенных от скверны, 
Машин и очередей. 
Быть может, вот этот гравий, 
Скамеечка и жасмин – 
Последняя из гарантий 
Хоть как-то улучшить мир. 
Неужто же наши боги 
Не властны и вольны 
Потребовать от эпохи 
Мгновения тишины, 
Коротенького, как выстрел, 
Пронзительного, как крик… 
И сколько б забытых истин 
Открылось бы в этот миг, 
И сколько бы дам прекрасных 
Не переродилось в дур, 
И сколько бы пуль напрасных 
Не вылетело из дул, 
И сколько б «наполеонов» 
Замешкалось крикнуть «Пли!», 
И сколько бы опаленных 
Не рухнуло в ковыли, 
И сколько бы наглых пешек 
Не выбилось из хвоста, 
И сколько бы наших певчих 
Сумело дожить до ста! 
Консилиумы напрасны… 
Дискуссии не нужны… 
Всего и делов-то, братцы, — 
Мгновение тишины… 
1972 г.

[larosh 6 031]

В придорожной закусочной возле озера Севан шофер перегруженного МАЗа, промочивший пересохшее горло бутылкой пива, начал выводить узоры народного армянского танца возле нашего столика... 
Мы перекусывали там с Щедриным и его другом Арно Бабаджаняном. Я была одна женщина в прокуренной зале закусочной, затерянной в скалах горного перевала... 
Делать нечего. Я встала, внимательно смотря на все движения моего внезапного кавалера, и начала свой ответный танец... 
Гомон трапезников, звон посуды, вилок прекратился. Кто-то уже затянул печальную армянскую мелодию... 
Танец, неведомо откуда, у меня получился. Мой маленький дорожный триумф!.. 
Арно, недоумевая, спрашивает: 
- Ты где, Майя-джан, учила наши армянские танцы?.. 
Что вынесла я за прожитую жизнь, какую философию? 
Самую простую. Простую - как кружка воды, как глоток воздуха. Люди не делятся на классы, расы, государственные системы. Люди делятся на плохих и хороших. На очень хороших и очень плохих. Только так. Кровожадные революционеры, исступленно клявшиеся, что на смену плохим людям наконец-то придут одни хорошие, - брехали, врали... 
Плохих во все века было больше, много больше... 
Хорошие всегда исключение, подарок Неба... 
Майя Плисецкая.